Детство, детство, ты куда летишь?..
В детстве я сначала была очень толстой девочкой, а потом меня
покормили
протухшими абрикосами, и у меня случился понос. Трехнедельный. Опустошающий. Взрывной. Непредсказуемый. Я быстро сдулась и стала похожа на шарпея. Резиновая, так сказать, Зина. Суки - тогда в нашей стране еще не продавали крэмов от растяжек, а от детского мои складки начинали блестеть и еще больше привлекали внимание. Потом понос закончился и началась ветрянка. Мои складки покрылись пупырышками и зеленкой. Через три дня поле начала болезни какая-то стерва-дерматолог сказала, что у меня стригучий лишай и меня побрили налысо. Сразу после этого выпало два передних молочных зуба. Мальчишки во дворе назвали меня Уёбищем и поставили мне фингал.
В этот же день к маме приехали родственники из Америки и предложили
продать меня на органы.

Отрочество.
Меня лишили девственности ржавой трубой подонки из заводских казарм.
Вру, конечно, на жалость давлю. Меня никто не хотел лишать
девственности
хотя я делала все, чтобы напороться на парней из заводских казарм. Я одевала красное белье и ходила гулять на заброшенные пустыри, где тусовались местные маргиналы. После моего первого появления рядом с костром основная часть этих маргиналов стала глубоко верующими людьми - я сильно страдала от угревой сыпи, а помада, которой я накрасила губы, чтобы завлечь насильника, размазалась до ушей. Пламя костра эффектно подчеркнула мое
обаяние вожак маргиналов обосрался (у него потом и в психушке кличка
была
Срач). Суки, зародили во мне комплекс.
Отрочество кончилось в 14 лет. Физрук напился, накрыл мне лицо тряпкой
и
******л меня приговаривая: Господи, прости, говорят, это от прыщей помогает.

Не помогло.

Юность.
Я училась на маляршу, а он на монтера. Мы встречались в коридоре, и
мое
сердце билось сильнее и сфинктер сжимался от прилива чувств. У него были
богатые золотые зубы и мопед, а я была просто телкой с малярного
курса.
На новогодней дискотеке я пригласила его на танец: было темно, и он согласился. Я была на седьмом небе! Мое счастье разбилось о цветомузыку блядская лампа осветила мою вожделенную улыбку: он отпросился у меня в туалет и не вернулся.
Я поняла, что влюблена по уши: или он, или никто. Никто у меня уже
было, теперь мне нужен был он. Я сидела в засаде в коридоре он стал
прогуливать лекции, я начала дежурить в его подъезде - соседи скинулись на кодовый замок и приказали дворнику стрелять солью в девочку с жоповидным лицом . Я стала писать ему письма, он подумал на другую бабу, и они начали встречаться.
Мое сердце было разбито. Я не могла жить без этого чувака. Он стал
смыслом моей жизни. Я готовилась к самоубийству на его свадьбе.
На весенней дискотеке все нажрались и пошли в соседний парк блевать
на
природу. Через два часа мой кумир лежал в одних трусах, широко раскинув ноги, и спал рядом с волосатой жопой однокурсника. Его бурые яйца вывалились из несвежих семейников, над ними летал небольшой рой весенних мух.
Как он был прекрасен!

Через месяц он отравился техническим спиртом, я перевлюбилась в
трудовика.

- Дуня, хочешь принять участие в спектакле?

Я чуть не сдохла от счастья прямо в кабинете физички, которая
руководила
школьным театральным кружком и готовила спектакль к пятидесятилетию дня победы.

- Нам нужна мать солдата, ты как раз похожа на горестную старуху, а
из
твоих прыщей мы сделаем шрамы от фашистских пыток. Репетиция завтра.

В сцене у меня не было не единого слова: по сценарию в избу приносили
мертвого солдата, а его мать (то есть я) склонялась над ним в горе. В это время звучала тревожная музыка из аккордеона физрука, а физичка в платье из портьеры читала стих о материнском горе. На репетициях я влюбилась в своего
сына: физичка настаивала на эмоциональном контакте, сын настаивал на смене матери. Я решила покорить его актерской игрой - по ночам я репетировала горе стоя над спящим отчимом, проснувшийся не вовремя отчим пересрал спросони, потом нажаловался матери, что в школе ставят спектакль о вурдалаках и поставил замок на дверь в их спальню. Физичка отметила мои актерские успехи, солдат отметил мою мрачную решимость и стал бояться.
В день спектакля я попросила у физички разрешения усилить сцену
материнским поцелуем. Физичка умилилась и мы развили сцену поцелуя падением на грудь солдата и молчаливыми материнскими объятьями.

Сцена. Зал. Вносят сына. Физрук начинает наяривать на аккордеоне. Труп
сына чует неладное и косится с ужасом на мать+ Сдавленный хрип сссуки!.. тонет в аплодисментах и физичкиных стихах.

Он потом меня побил, но это его не спасло: все равно все видели, как
мертвый солдат на сцене обоссался+

Как я провела лето.

В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый
червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех туалетов. Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали, что я мальчик+ В общем, со мной не
дружили.
В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.
Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякое
дерьмо,
которое жрали пионеры с голодухи делали свое дело. Дырки в тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот человек и девочки ходили срать
парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем,
поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом одиночестве; в тусклом
свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое говно. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!

Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка
руками: это, блин, было сложно все твердые опоры были скользкими, как
суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку: от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных позициях только волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти: нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было склизким, зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от напряжения:

- Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!..

Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то
стон,
и глухой стук я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса и я снова
над
очком. Так. Тянемся+ Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться. Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним
валялся разбитый фонарь сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась как
смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь
он
только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня особенно
любил ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго
пришел в
себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у Иди же сюда-а ссссука-а. Дай, я до тебя дотянуссссь!..

За лупоглазую обидно, конечно.